04 — Накануне войны

Я  писала ранее, что  Новый  год  —  1941-й,  мы встретили весело и радостно  вместе с папой  в городе Кемерово. Нам всем в Сибири все нравилось  — красивая  белоснежная  зима, поездки вместе с папой рано утром в школу  на санях, запряженных лошадьми, катание на санках  и  на коньках, хорошая квартира в новом доме, интересные вечера, проведенные в кругу семьи за чтением  книг, которые подбирал для нас сам папа. Кроме повестей Гоголя, которые мы читали с огромным удовольствием, нам  еще  нравились    Уральские сказы  Павла Петровича  Бажова  о  Хозяйке  Медной горы, об  уральском  мастере-камнерезе Даниле, который создал из камня  такой  красивый цветок, что удивил саму Хозяйку Медной горы, и она отпустила его к любимой девушке Катеньке.  Книга  П.П. Бажова, которую купил нам папа, называлась «Малахитовая шкатулка», в нее входило несколько уральских сказов,  вышла она в 1939 году, и мы с папой  читали ее с удовольствием  в последнюю зиму накануне  тяжелой  и трагической войны  1941 — 1945 гг.
Все шло казалось бы неплохо, но уже в апреле 1941 года  625-й  стрелковый  полк  225-й стрелковой  дивизии  СибВО, которым командовал  полковник Авдеенко,  грузят в эшелоны и отправляют на Украину в сторону Харькова.

Папа уехал, но я хорошо помню, что в этот период нас радовало то, что впереди  нам  предстояла встреча с папой и с нашими дедушкой и  бабушкой, которые ждали нас в Киеве. Мама задержалась в Кемерове до конца нашего учебного года, и, отправив вещи скорой и медленной скоростью, в начале июня 1941 года  мы выехали  в Киев. Мы еще побывали в Москве, так как мама хотела показать нам город и посетить с нами Всесоюзную сельскохозяйственную выставку (ВСХВ), она открылась в августе 1939 года (после войны стала называться ВДНХ). Красивые павильоны выставки, особенно павильон «Садоводство» и павильоны с техникой и животноводством всем нам очень понравились. Мы приехали в Киев за 10 дней до начала войны.

Если судить по выписке из личного дела моего отца — полковника Петра Петровича Авдеенко, то 625-й стрелковый полк 225-й стрелковой дивизии  Сибирского военного округа  в  апреле 1941 года перебрасывают эшелонами в сторону Харькова и  включают в состав 127-й стрелковой дивизии под номером  475-й  стрелковый полк. В составе  127-й  стрелковой дивизии, сформированной в июне 1940 года  в Харьковском  ВО, полк  участвует в первомайском параде в г. Харькове. В состав 127-й стрелковой дивизии  входили полки: 395-й ( г. Богодухов), 535-й (г. Чугуев),  475-й (г. Харьков), 18 мая 1941 года по директиве  ГШ  РККА  127-я  стрелковая  дивизия совершает марш-бросок по маршруту  Чугуев,  Харьков, Полтава, Киев, Ржищев.   127-я стрелковая дивизия входила в состав  25-го стрелкового  корпуса, куда входили еще 134-я и 162-я стрелковые дивизии. 660 км  прошли пешком полки 127 стрелковой дивизии  генерал-майора  Т.Г.Корнеева,  который  стоял  во  главе   дивизии  с  8  августа  1940 года   до 1 августа 1941 года. С 1 августа  1941 года  до  18 сентября  дивизией  командовал  полковник  Акименко  Андриан  Захарович. Авдеенко Петр Петрович стоял во главе 475-го стрелкового полка  127-й СД  с 14 мая (или июня) 1941 года по  9 сентября  1941 года. После выхода из окружения сражался во главе стрелкового полка, но уже в составе другого воинского соединения.
Если обратить внимание на даты, и зная  материал о Смоленском сражении, то  можно понять, что происходило в те месяцы на фронте. Но война еще не началась, а  я  в  своем  повествовании забегаю вперед.
29  мая 1941 года  25-й  стрелковый корпус  включили  в состав  19-й  армии  генерал-лейтенанта И.С.Конева, прибывшей на Украину из Северо- Кавказского Военного округа и расположившейся  в районах  Белой  Церкви, Смелы и  Черкасс. 475-й стрелковый полк моего отца — полковника  Петра  Петровича Авдеенко, после  маршевого  перехода ( Харьков, Полтава, Нежин) расположился на артиллерийском полигоне в районе Ржищева  недалеко от Киева. Наши дедушка и бабушка, к которым мы приехали  за десять дней до начала войны, жили в районе  Владимирского базара на улице Бульонской, № 56 (ул.Боженко).
В субботу  21 июня папа приехал  к нам  в  Киев  на выходной день, мы собирались всей семьей идти 22 июня на открытие Республиканского стадиона ( у папы были билеты).
Мы еще спали, когда наша бабушка Ольга Афанасьевна рано утром пришла с базара и стала рассказывать, что на базаре говорят: «Началась война, и уже бомбили один из киевских  заводов». Этому сообщению не верилось.
Но в 12 часов дня  22 июня 1941 года  после  выступления по радио Молотова папа быстро собрался в свой полк в Ржищев.  Я  помню,  как мама аккуратно складывала папины вещи в небольшой черного цвета чемодан,  а по ее лицу медленно текли слезы. Мы, дети, тихо стояли вокруг, тревога взрослых передалась и нам.  На лице папы было выражение глубокой задумчивости, возможно, в этот момент он видел то, что не могли  представить себе мы.

В Киеве было тревожно. Ночью над городом появлялись немецкие самолеты, изредка в разных местах города сбрасывали небольшие бомбы, лучи от наших прожекторов пытались выхватить из ночной темноты силуэт самолета. На горе возле Байкового кладбища, рядом с Туберкулезным институтом (сейчас там уже продолжение кладбища до Института), напротив дедушкиного  дома поставили зенитки, которые в те дни своей стрельбой    волновали нас больше, чем самолеты. Во дворе соседи все вмести выкопали небольшое углубление в земле и назвали его  «бомбоубежищем».
Папа уехал в Ржищев, и от него не было никаких вестей.

НАШ  ДЯДЯ   ВОЛОДЯ

Где-то за два дня до 1 июля 1941 года  мама и  я  поехали неожиданно  на  грузовой  машине   в  город Умань, где  жил  родной брат мамы — наш дядя Володя. Он окончил в первой половине  30-х годов прошлого века  танковую школу в Саратове и был кадровым военным.  Начало войны застало его  в Умани, где он служил в авиационном полку и занимал должность начальника автопарка.
Жена Володи — тетя Валя тоже жила в Киеве, и Володя прислал за ней грузовую машину, чтобы она перевезла свои вещи в Умань. Тетя Валя захотела взять с собой большой шкаф с зеркальной дверцей.  Моя дорогая мама  давно не видела своего брата и решила ехать на этой машине вместе со мной, чтобы встретиться с ним. Шкаф с зеркалом поставили в кузове машины и привязали веревками к кабине, а сами уселись на вещах в хорошем настроении.
Трагизм  или  комизм  нашего положения  усугублялся  по мере того, как мы удалялись от Киева. Отъехав несколько километров, мы увидели, что нам навстречу движутся толпы людей с чемоданами и узлами.  Разговорившись с некоторыми из них, мы узнали, что они  беженцы с западных областей  Украины. Чем ближе мы подъезжали  к Умани, тем больше  становилась  толпа людей, идущих нам навстречу. Все с удивлением смотрели на нашу машину.
Вспоминая прошлое, я думаю, что мы не виноваты были во всем, что происходило с нами, ведь только полное отсутствие информации в стране о действительном положении на наших фронтах могло создать такую обстановку.
Дядя  Володя  встретил нас в Умани с большой радостью. На второй день он повез нас в знаменитый Софиевский  парк  —  в  «Софиевку». Людей было немного, и дядя Володя, желая нам сделать приятное, сам водил нас по сказочно красивому парку и сам  обо всем рассказывал. Видно, здесь  ему все очень нравилось, он показывал разные уголки этого прелестного сада, его таинственные гроты, аллеи, фонтаны и рассказывал интересные истории  из  жизни людей, которые создали здесь в былые годы такую красоту во имя великой любви. Пруды с плавающими лебедями, подземная река Стикс, колонна грусти, спящий лев, горы огромных камней, привезенных сюда с Крыма, растения из разных стран мира  —  все это понравилось  и  нам.

Мы ходили с дядей Володей по территории этого заповедника, абсолютно не предчувствуя и не зная, что на наших западных границах уже шла кровавая битва советских войск с мощными танковыми и моторизованными соединениями врага. Планируемые удары немецко-фашистских войск уже были  нацелены на Киев и Умань. 1 июля 1941 года враг  захватил много наших городов на  Украине (Львов, Дубно, Ровно). Хотя дядя Володя был военным человеком, но он тоже ничего не знал о действительном положении  на фронте.
Вечером дядя Володя пригласил нас в  ресторан  в центре города. Если судить по обстановке, то можно сказать, что его  здесь хорошо знали. Мне было  уже  13 лет и я отлично помню этот вечер. Когда мы вошли в зал ресторана, музыканты встали со своих мест, приветствуя  нас торжественной мелодией.  Людей было очень мало. Мы уселись за столиком, а дядя Володя подошел к музыкантом и, улыбаясь, что-то им говорил. Они, поглядывая в нашу сторону, тоже улыбались, ведь за столом сидели гости дяди Володи: жена, родная сестра (моя мама) и я —  его племянница.  Нам быстро накрыли красивый и вкусный стол. Здесь, видно, знали и любили дядю Володю, ведь он был добр и очень хорош собой.
Таких людей любят всегда: высокий, стройный, со светлыми русыми волосами, с необыкновенно красивыми синими глазами. Они были чисто синего цвета, лишь иногда, если по его лицу пробегал солнечный луч, они отливали цветом бирюзы. Ему очень шла форма летчика с голубыми петлицами, ведь он был начальником автослужбы в авиационном полку  под Уманью.  Многоэтажный дом из красного кирпича, в котором жил дядя Володя, находился на территории полка. Мы провели у дяди Володи вторую  неспокойную ночь. Все время был слышен гул  самолетов, а рано утром мы уехали в Киев на машине  дяди Володи.
Прощаясь, мама сильно плакала, словно предчувствовала, что никогда больше не увидит своего родного брата, нашего дядю  Володю  —  Владимира  Яковлевича Хроменок. Судьба его сложилась трагически. Отступая вместе с полком из Умани, он попал в плен при окружении наших войск  в  Уманском  «котле» в начале августа 1941 года.
Я напишу об  этом подробно позднее, а сейчас я хочу только привести  выписку из  «Книги памяти»  умерших военнопленных и похороненных на кладбище г. Хаммербурга, Бавария, Германия (изд. в г. Касселе, в  2002 г.), где   написано: Хроменок  Владимир  Яковлевич  —  15. 07. 1908, Киев, ст. лейтенант — умер  10. 04. 1942 года.
Я смотрю на дату смерти дяди Володи, вспоминаю его веселого и счастливого при нашей встрече в Умани и думаю о том, что даже трудно представить себе через какие муки ада прошел наш дорогой дядя Володя. Ведь всего через  месяц после нашего  прощания с ним — 1 июля 1941 года,  он попал  в  концлагерь  под Уманью, который находился  в глиняном карьере и назывался  «Уманская яма».  В августе 1941 года  по данным немецкого командования через этот лагерь прошли от  70  до  75 тысяч наших военнопленных. Каждый день здесь умирали до 100 человек в день.
Более подробно о дальнейшей судьбе нашего дяде Володи я напишу в последующих главах  моих  воспоминаний.

В первых числах июля папа прислал за нами грузовую машину с запиской: «Зина!  Забирай  детей и родителей, поезжайте в Чернигов, там вам будет спокойнее». В Чернигове жили папины родители – наши дедушка и бабушка, младший брат папы Павлик и четыре сестры – наши  тети  и их дети.

Мама быстро собралась. С нами поехала и наша бабушка Ольга Афанасьевна,  а  дедушка Яков Тимофеевич  категорически отказался.
40 лет он проработал в Киевском трамвайном парке  имени Шевченко и  в эти дни продолжал работать. Еще до революции он водил трамвай по улицам родного города, хорошо знал и любил свой город,  и  считал, что Киев никогда не отдадут врагам. Я тоже помню газеты того времени – вверху  страниц во весь разворот  большими буквами печатали: «Любимый Киев! Мы тебя врагу не  отдадим!» Мы уехали, дедушка остался один.

В  эти  дни в Броварах ожидали отправления на фронт дивизии  19-й армии  И.С. Конева, их должны были перебросить по  железной дороге на Витебское направление. В состав одной из дивизий (127-я стрелковая дивизия 25-го стрелкового корпуса) входил 475-й стрелковый полк нашего отца.
По дороге в Чернигов мы остановились в селе Семиполки, где нас встретил папа. Мы переночевали в хате, а рано утром  папа проводил нас к дороге на Чернигов.
Грузовая машина, на которой мы уезжали, была покрыта брезентом. Бабушку с моим младшим братом Женей посадили в кабину, а мама,  мой старший брат Володя и я залезли в кузов. Машина тронулась и медленно поехала.  Ухватившись руками за борта машины, мы смотрели на папу и плакали.
Папа стоял посреди дороги, на плечах его была накинута плащ-накидка, одной рукой он сжимал свою пилотку, другой — помахивал нам. Моросил летний дождь, вода стекала по его лицу и волосам, но папа этого  не  замечал, он  смотрел только  на нас.
Долго еще сквозь пелену дождя мы видели папину фигуру, одиноко стоящую на дороге.  А впереди нас ожидала разлука длиною в  четыре года войны.